О любимых рок-группах – 15 лет спустя
«Странные праздники. Что-то меня знобит от этого веселья».
Это вступление из фильма «Сказка странствий» к песне Глеба Самойлова, которую он пел под соответствующий видеоряд в Иркутске, в конце 2023 года.
Иисус Христос, помилуй нас.
Иисус Христос – спаситель наш.
Помилуй нас, помилуй нас
И не оставь нас в этот час.
За окном зима-зима,
На небе сказочном луна.
Горит свеча, вокруг темно,
А мы встречаем рождество.
А за окном снежинки тают,
За окном кого-то убивают.
Можно понять, что в этот момент на экране было не сказочное небо и луна, и не свеча за окном, там не шёл снег, и там не было Христа.
Этот усталый и грустный человек, который при прощании перепутал Иркутск с Красноярском, у которого достаточно тяжёлое прошлое, всё же всегда был мне близок, и не только как поэт и музыкант, но как человек. Я постепенно усвоил, что в мире, и в каждой личности, всё связано: и эстетика, и этика, и политика.
Да, мне может не так близки песни Матрицы, его нового проекта, пока меня хватило только на пару альбомов, но я твёрдо намерен добраться до остальных. А то получится, что я Пастернака не читал, а осуждаю. Однако, у нас на все времена есть Агата Кристи, и этого достаточно.
Так как Глеб Самойлов для меня мировоззренчески понятен, и у него явно аналогичные взгляды на то, что происходит в нашей жизни, особенно в последние годы, я хотел бы уделить внимание другому человеку: Константину Кинчеву, которого я любил и слушал практически с детства и позднее, более 15 лет назад. Но тут есть оговорки, и в них вся суть.
Я знаю все альбомы Алисы до сегодняшнего дня, но люблю только те, что вышли до наступления нового тысячелетия. Я в этом мнении не одинок, судя по отзывам других ценителей их творчества. Конечно, периодически, в каждом новом альбоме проглядывает что-то из прошлого, то, что отзывается. Таких песен примерно по 1-2 в каждом новом альбоме. В пластинках 1980-90-х годов мне нравилось практически всё.
Конечно, Алиса, как и Агата Кристи, это не супер-интеллектуальные группы, типа Аквариума, но в них есть свой шарм, и определённая правда жизни, которую я ценю.
Выступление Алисы было первым рок-концертом, на который я взял сына, ему уже 10. Он правда выдержал только песен 5-7, но всё же определённый опыт (мы были в секторе, не на танцполе). Сам я на Алисе до этого не был, так уж вышло, смотрел только видео-концерты: в подростковом возрасте не было денег особо, потом пропало желание. Так случилось, что эти билеты мне подарили, и я решил, что не стоит терять шанс. Тем более, что надо было закрыть гештальт – к этому моменту я смог сходить почти на все любимые российские группы, к счастью.
У обоих героев сложная судьба, однако, вышел из ситуации каждый своим путём. И эти пути различны. Приверженность Кинчева христианству по-человечески понятна, и об этом, вероятно, написали много текстов, можно сказать, что вера помогла ему выйти из жизненного кризиса, как, например, и любимому мной Петру Мамонову, либо Кинчев так считает, что помогла. В любом случае, для него это центральная точка в мировоззрении.
Однако, анализируя этот личностный поворот, надо сказать, что тут важны и субъективные особенности, его характер. Из того, что я прочитал, можно сказать, что старый состав, который распался именно в начале 2000-х, потому и перестал существовать, что застарелые обиды обострились на фоне этого самого личностного поворота.
Не стоит воспринимать так, что религиозность как таковая негативно влияет на творческую деятельность, в каждом конкретном случае всё индивидуально, и этот фактор может сработать совершенно иначе, однако, здесь взаимосвязь, с моей точки зрения, прослеживается.
Я решил взять несколько любимых песен, в том порядке, как они звучали на концерте 2023 года, чтобы, отталкиваясь от них, попытаться понять, как происходил этот личностный поворот, и как он мог повлиять на творчество и мировоззрение Кинчева, что песни стали во многом иными.
Мама. Идеалистический патриотизм и ксенофобия. Движение, как я это понимаю, шло в русле определённого традиционалистского направления условного консерватизма (в данном случае, призываю не привязываться к терминам, так как в другом контексте, при описании иных явлений, значение слов тоже будет другим), и этот консерватизм имеет свои российские и христианские (православные) корни.
Одна из черт такого мироощущения, так как это не является идеологией в прямом смысле слова, является идеализация бытия внутри человека (или его веры) и его страны, и некоторая демонизация всего, что вовне, то есть определённая ксенофобия. Движение в этом направлении опасно для общества, с этим направлением, в некотором смысле, Россия боролась весь 20 века, и во времена революции и войн, и далее, в режиме общественной дискуссии.
Страна и государство представляются чем-то освящённым, а потому, их критика воспринимается как нечто опасное по определению. У Кинчева это конкретно прослеживалось и нарастало до начала 2010-х годов, и к этому моменту достигло своей завершённой формы и до сего дня преобладает, но начало было положено с началом века.
Этические и политические оппоненты вытесняются вовне или идентифицируются как внешние, и воспринимаются как нечто низшее, чужое, Другое. То есть здесь нет принятия, или стремления понять, тут есть именно страх и отчуждение. А что же было раньше? Духовный и социальный поиск Кинчева был более широким, взгляд более пластичным. Потому страну и людей он видел так (1997):
На моей земле каждый в правде ослеп,
Брат на брата прёт, сын отца тянет в блуд,
На моей земле вместо колоса – серп,
Вместо солнца – дым, вместо воли – хомут.
Это не соответствует новым песням, которые полны уверенности, почти непогрешимости. Причём тут даже подчёркивается: правда не может быть приватизирована полностью, и что самоуверенность ведёт к бедам и вражде. И далее идут символы: крестьянство, развитие, рост и ссылка на прошедший коммунизм, и на запреты, давление, отсутствие света и свободы (на момент написания песни). Понятно, что это поэтическое преувеличение, однако, песня раскрывает страну с разных сторон, не только негативных, и она предстаёт объективно, а не неким идеалом или раем.
Красное на чёрном. Воинствующий теизм. В данном случае я использую такое сочетание по аналогии с атеизмом. Чем отталкивал вездесущий атеизм и богоборчество? Как раз своим хамством и самоуверенностью. Духовный путь не насаждается под палкой – это абсурд. В русском роке многие проповедовали христианство, но скромно, как и должно быть у христиан. Новый Кинчев стал делать это слишком нарочито. Причём такой лихой дух не просто вредит христианству, он вреден в принципе, потому что это культивирование агрессии как таковой. А раньше всё было иначе, и такое христианство не отталкивает (1987):
А на кресте не спекается кровь,
И гвозди так и не смогли заржаветь,
И как эпилог всё та же любовь,
А как пролог – всё та же смерть.
Может быть, это только мой бред,
Может быть, жизнь не так хороша,
Может быть, я так и не выйду на свет,
Но я летал, когда пела душа.
И в груди хохотали костры,
И неслись к небесам по радуге слёз,
Как смиренье глаза Заратустры,
Как пощёчина Христос.
Моё поколение. Никто никому. Я был удивлён, что сегодняшний Кинчев вообще стал петь эту песню на концерте. Проблема в том, что люди, которые пришли на концерт, наполовину к этому поколению не принадлежат, а наполовину, по крайней мере на какую-то весомую часть, перестали быть тем поколением внутренне, как и сам Кинчев. И здесь получается такая странная постмодернистская ловушка: человек, который не придерживается взглядов из песни, поёт её тем, кто их, вероятно, не разделяет. И получается, что почти для всех участников песня перестаёт быть актуальной. Любой, кто её послушает, это поймёт, а тот, кто молчит по углам, чувствует боль, смотрит вниз и боится дня, тот себя тоже узнает, но это уже совсем другие люди (1985):
Моe поколение молчит по углам
Моe поколение не смеет петь
Моe поколение чувствует боль
Hо снова ставит себя под плеть
Моe поколение смотрит вниз
Моe поколение боится дня
Моe поколение пестует ночь
А по утрам ест себя
Хей! Поколение ответь
Слышно ли нас? Слышно ли нас? Мы здесь.
Стерх (Там иду я). Два общества. Это продолжение темы из песни Мама. Кинчев изучает общество и его дробление, его духовное лицемерие и двойное дно. Он поёт (1987): Где блестят за иконой ножи... Где пропиты кресты... Где пускают по кругу любовь... Где распятие под сапогом... Это поёт ещё не христианин, но тот, кто симпатизирует христианству и воспринимает его как эталон, при этом он указывает на то, как люди (не только власти) растаптывают свою веру. То есть здесь также нет идеализма.
Трасса Е-95. Казалось бы, совершенно хвалебная песня, однако, можно заметить, что в ней нет того пафоса, который появился потом (1997): Я иду по своей земле к небу, которым живу. То есть Кинчев создаёт панораму страны, но она не представляется святой, она разная, всякая, и песня, эмоционально светлая, но всё же нейтральная, её мысль, что страна у нас хорошая и мы её любим, но без перебора (здесь вспоминается, например, Родина Шевчука, да и много чего ещё, не только у него).
Лодка (Я в пути). Благоговение перед жизнью (Альберт Швейцер). В конце я решил взять ещё одну песню с концерта, на стихи средневекового китайского поэта Су Ши. Я заметил ещё одно изменение, общая тяжесть повлияла ещё и на то, что в песнях меняется восприятие природы, её меньше, звук и слово становятся более индустриальными, отсылок к чему-то естественному становится не так много. Эмоциональное восприятие мира меняется, мир теперь больше поле боя и разрушения (даже если в реальности временами отчасти так и есть), а до этого и в песнях самого Кинчева, и здесь, во взятом чужом тексте, акцент на умиротворение, созерцание, внутренний покой и гармонию (1991):
Ветер жизнь в природу вдохнул
И во все, что в природе есть,
И во все, что дано любить, –
А всего нам, увы, не счесть.
Я бы мог привести ещё много любимых мной старых песен Алисы, на основе которых можно было бы провести подобный анализ. Жаль, они не прозвучали на концерте. Но я буду продолжать иногда их переслушивать. В музыкальном же плане Алиса не менялась принципиально, пусть и стала тяжелее, но это, думаю, также связано с утяжелением смыслов и настроений.
Завершить я хотел бы словами из другой песни Агаты Кристи:
Боль – это боль, как её ты не назови
Это страх. Там, где страх – места нет любви.
Глеб Самойлов, Как на войне.
- Об авторе текста: Руслан Руденок - аспирант кафедры философии, религиоведения и теологии ИГУ, автор песен.
