Политическая жизнь в 2020 году – динамичное переплетение интересов и действий, причин и поводов, а также комбинаций обстоятельств – созидает не только поправки к Конституции России, но и поправки к теории и практике т.н. «оранжевых революций».
Интереснейшим (и довольно неожиданным для романтиков конца XX века) политическим феноменом XXI века стали «новые авторитарные режимы». Они «новые», потому что научились существовать и воспроизводить вполне себе полноценный авторитаризм, с одной стороны, в реалиях информационной открытости времен сотовой связи и интернета, с другой стороны, в условиях экономической глобализации со всеми полагающимися ей «трансграничностями». Новый авторитаризм не нуждается в суровых границах на манер сталинского СССР или современной КНДР, он умеет обходиться без информационной изоляции и экономической замкнутости. Эти новые режимы поставили новые вопросы о том, как их, собственно говоря, свергать, или хотя бы частично менять? Ведь через выборы опрокинуть их практически невозможно (выборы, кстати, они все проводят), а к настоящему бунту и революции общество не способно, поскольку в комфортных материальных условиях современности все меньше остается людей, готовых рисковать здоровью и жизнью в столкновениях с силовиками, тем более, из-под новых авторитарных режимов всегда можно уехать – либо просто так, либо на пособие политического беженца.
Опять же, как со свойственной ей педагогической настойчивостью повторяет своим аудиториям Екатерина Шульман – выдающийся публичный политолог нашего времени – в мире происходит «глобальный тренд снижения насилия». Насилие становится все менее допустимым не только для демократий, но и для борцов за демократию, так что этот «мегатренд» позволяет авторитарным режимам существовать и благоденствовать (при самой вопиющей их неэффективности) гораздо дольше, чем в былые времена, когда довольно легко находились смельчаки, готовившие и осуществлявшие настоящие перевороты и революции.
Ответ на вопрос, что же делать в такой ситуации, был вроде найден, поименован красивым словосочетанием «оранжевая революция», и подкреплен вполне убедительным количеством фактических обоснований. Изрядное количество недовольных граждан должно воспользоваться каким-нибудь поводом для выхода на улицы (лучшим из таких поводов является фальсификация выборов). Силовики, тоже пораженные язвой глобального снижения насилия, узрев совсем большую толпу, не будут разгонять и стрелять. Какая-то часть элиты всегда будет недовольна своим «фюрером», поэтому, узрев, что «силовики дают слабину», она предпочтет преподнести восставшему народу голову «фюрера» на блюде, в обмен на какие-то гарантии или даже перспективы при новой власти. «Голова на блюде» это метафора, ибо всюду снижение насилия и головы отрезают теперь только в прекрасной Франции.
Первую серьезную поправку к теории внесла Украина. Маркетинговая сила оранжевых революций заключалась в том, что они были бескровны или почти бескровны, то есть обыватель мог не бояться или почти не бояться принимать в них участие, способствуя достижению численности протестующих, необходимой для того, чтобы произвести должное впечатление на силовиков и элиту. На Украине в 2014 году кровь сначала пролилась, а потом полилась, и это весьма подпортило имидж оранжевых революций, отняло у них важный репутационный козырь.
Вторая поправка случилась в Белоруссии. Можно говорить, что она случилась в Венесуэле, но Венесуэла это слишком большая экзотика для того, чтобы на эту поправку всерьез обратили внимание. В Белоруссии люди, как и положено, дождались фальсификации выборов, вышли на улицы, но… Дальше по правилам власть должна была посыпаться, слиться, смыться, «уйти сама». Однако народ на улицы вышел, но режим из своих дворцов не ушел, последующего предполагаемого этапа не произошло и ситуация совершенно очевидным образом зависла. Теперь никто просто не знает, что делать дальше. Никакие Джины Шарпы и Егоры Жуковы о таком ничего не говорили. Новые авторитарные режимы все-таки не приспособлены для массовых репрессий против граждан, а новая революционная масса не приспособлена для решительных действий против режима. Сбой ожидаемого и почти привычного сценария оказывается проблемой для всех сторон, но для стороны восставшей улицы он оказывается проблемой в первую очередь. Сложно удержаться от каламбура – улица приводит в тупик. Удивительно, но та же проблема и в том же году, только с опережением «тупика белорусских улиц», возникла с «хабаровской улицей», которая тоже оказалась в тупике.
Не готов предполагать, что же будет дальше – в Хабаровске, в Белоруссии и с теорией и практикой «оранжевой революции». Просто фиксирую, что наши братья-сестры по советскому прошлому навесили на теорию и практику последней две обременительных поправки. С которыми теперь «оранжевым революциям» надо будет как-то жить дальше.
