15 января, с президентского послания Федеральному собранию в России началось… откровенно говоря, даже тем, кому хорошо известно, что все происходящее в России сопротивляется однозначным оценкам, не очень понятно, что именно началось и как это все назвать. Тут и социально-психологическая компенсация за пенсионную реформу (повышение пенсионного возраста). И конституционная реформа в виде поправок к Конституции 1993-го года, не затрагивающих главы, которые невозможно изменить без Конституционного совещания (по поводу которого, как выяснилось, за 27 лет действия Конституции так и не сочинили конкретизирующего федерального закона) и без референдума. Кто-то вынес однозначный приговор: 15 января в стране начался государственный переворот. Кто-то остроумно назвал его «государственным самопереворотом», ибо осуществляет его сама легитимная власть, а не условная группа заговорщиков.
Все высказывающиеся о конституционных поправках едины в том, что происходит что-то связанное с транзитом власти, который иногда называют трансфером власти. Но совершенно не едины в том, как эти поправки оценивать на шкале «авторитаризм – демократия». Кто-то (как я; правда, только на первых порах) склонен считать это движением от авторитаризма, ибо любое рассредоточение власти между институтами политической системами, является движением от авторитаризма, даже если оно делается ради сохранения персональной власти. Кто-то говорит о движении к авторитаризму – от президентской республики к сверхпрезидентской или от сверхпрезидентской к сверхпрезидентской в квадрате. Ибо преодоление президентского вето Государственной думой теперь перестает быть окончательной точкой в «споре о законах» между Думой и президентом, которых правда нет в реальности. Плюс президент, по сути, может убирать судей Конституционного и Верховного судов. Плюс над страной нависла конституционная тень Госсовета с новыми полномочиями – определять внешнюю и внутреннюю политику России – Госсовета, формируемого все тем же президентом.
В общем, я бы предположил, что обновленная Конституция будет представлять собой еще более удобное «дышло», нежели Конституция в старой редакции. «Дышло» для того, чтобы поворачивать его как в сторону демократизации, так и в сторону авторитаризма. То, что закон определяется не буквой и даже не духом закона, а конкретными практиками правоприменения – это не новость для реалистически мыслящих граждан, хоть профессиональные юристы и не любят говорить об этом, предпочитая устраивать на публике спектакли «профессионального фетишизма» вокруг букв закона. Конституция 1993 года сама по себе была удобным инструментом для политического маневрирования. Обновленная Конституция станет в этом смысле инструментом, удобнее которого и не придумать.
Если Владимир Путин отважится на самый интересный квест, который только возможен в российской истории и российской политике – поискать ответ на вопрос, можно ли в России ослабить власть, но при этом не потерять ее? – то обновленная Конституция представляет ему для этого весь спектр возможностей. Если президент в процессе прохождения квеста решит, что все идет как-то не так, он легко может перезагрузить игру – обновленная Конституция предоставляет ему множество «компьютерных жизней». Серединный (и наиболее вероятный) вариант – Путин оставляет у себя в деле принятия политических решений этакий «блокирующий пакет акций» (правда, сейчас не ясно, в какой должности), но отказывается от имеющегося «мажоритарного пакета» - тоже легко осуществим. В общем, созидается не просто обновленная Конституция, а удобнейший гаечный ключ как для закручивания, так и для ослабления гаек, то есть для осуществления двух основных практик российской власти.
Подобная «диалектика конституции» проявляется еще и в том, что затеянные перемены явно призваны решить совершенно диалектическую (то есть, основанную на единстве противоречий) задачу – поменять что-нибудь в системе для того, чтобы система не поменялось. Извините за повтор тезиса (он того стоит), но есть такой интереснейший феномен в социально-политической жизни – иногда для того, чтобы ничего не изменилось, требуется кое-что поменять. Вот новая Конституция и исполнит роль инструмента осуществления такой «практической диалектики».
